Давайте сыграем вот в такую игру: Я дам вам начало произведения, а вы попробуете угадать, о чём этот рассказ ====>

- Ну, знаете-ли! - произнёс Иродлион Поликрапович. В таком выражении он всегда произносил последние две буквы «ЛИ» с небольшой паузой перед предыдущими словами, как бы отдельно от общего текста, так, словно обращался к кому-то по фамилии Ли. Бывало, что проходивший ненароком мимо какой-нибудь китаец даже вздрагивал в такой момент, оборачивался и поспешно удалялся на всякий случай подальше от этого громогласно произнесённого слова, да ещё и услышанного от такого большого белого человека явно не сулившего ничего хорошего. Но в этот раз никого похожего на китайца поблизости не нашлось, и Арийстрах Протапович изумлённо воззрился на своего собеседника, всем своим видом давая понять, что чего-то недопонимает. Такое выражение лица давалось ему довольно легко, поскольку состояние недопонимания было для него вполне привычным особенно про общении с Иродлионом Поликраповичем, который не удосуживался обременять себя какими бы то ни было объяснениями в процессе беседы, а только выпучивал и без того выразительно круглые глаза, да всем своим корпусом подавался вперёд так, словно пришёл на приём к глазному врачу и старался не моргать во время осмотра.
- Я, любезный Иродлион Поликрапович, не смею даже и предположить, что такого вы изволите уразуметь относительно моих слов. И могу вас уверить, не пытался выразить ничего сообразного подобному, - постарался что-то ответить своего знакомому Арийстрах Протапович.
- Так вам, стало быть, и надо, - удовлетворённо изрёк Иродлион Поликрапович, - не вашего это ума дело. И натянув упругие веки обратно на глаза, Иродлион Поликрапович принял более привычную для него позу, выпятив вперёд необъятное пузо и сложив на нём большие поленообразные руки с пальцами, более походившими на хорошие сардельки, чем на нормальные человеческие пальцы. Тулуп на необъятном животе его был туго перевязан широким кушаком, это немного успокаивало его собеседников, которые часто баялись, что такое пузо может неожиданно лопнуть в любой момент, и подобный взрыв не получится пережить без увечий ни владельцу живота, ни всем, кто будет находиться неподалёку. Иродлион Поликрапович словно знал про эти мысли и как нарочно ещё и похлопывал иногда себя громадными ладонями по животу, чем вызывал в собеседниках неподдельный ужас и желание поскорее укрыться где-нибудь понадёжнее. Вот и сейчас Арийстрах Протапович начал невольно искать вокруг себя глазами какое-нибудь укрытие или хоть что-то чем можно заслониться и может быть всё-таки спастись от неминуемой гибели потому, что как на грех пролетавший комар сел на широченный кушак, и казалось одного этого укола будет достаточно, чтобы прогремел взрыв.
Комар немного потоптался на месте, покрутился то в одну сторону, то в другую, оттягивая злополучный момент, но потом видимо передумал и легко оттолкнувшись, отправился в сторону ближайшего открытого окна. Вероятно, из той избы повеяло чем-то более вкусным, чем бесконечный слой жира на талии Иродлиона Поликраповича. А, может быть, комар сообразил, к чему может привести его столь необдуманный поступок. Или, возможно, комар заметил, как от страха задрожали уши у Арийстраха Протаповича. Во всяком случае, Иродлион Поликрапович это точно заметил и довольно расплыл по всему своему лицу пухлые, будто от пчелиных укусов, красные губы. То ли такой обширный рот был причиной непомерного чревоугодия, то ли наоборот излишнее пристрастие к еде было причиной подобных черт лица, сказать было сложно, но какая-то взаимосвязь тут, несомненно, была.
Тем временем Иродлион Поликрапович старательно наморщил узкую полоску между причёской и бровями, заменявшую ему лоб, пытаясь припомнить, с чего началась беседа, и о чём следовало бы сказать теперь. Это ему никак не удавалось, и лоб всё больше съёживался, покрываясь складками, которые очевидно имитировали извилины, коих в изрядном количестве недоставало на крошечном мозге Иродлиона Поликраповича. Благо весь этот срам был густо покрыт кудрявыми волосами, а те в свою очередь прятались под дорогой шапкой, отороченной медвежьим мехом. Можно было даже не сомневаться, что и этого несчастного медведя Иродлион Поликрапович тоже съел сам.
Мимо по дороге, коих отродясь в губернии не имелось, однако широкая полоса непролазной грязи по традиции именовалась всеми не иначе как дорога, проследовала с громким чавканьем, вынимая поочерёдно свои колёса из густой коричневой жижи, небольшая повозка, влекомая, привычной к такой работе, пегой лошадью, неспешно переставляющей ноги, всё с тем же характерным звуком борьбы с глинистой трясиной.
Что мешало объехать дорогу по твёрдой и относительно ровной обочине, никому даже не приходило в голову. Страшно даже представить, во что бы превратилась вся местность, если бы каждый ездил там, где удобно, а не по заранее подготовленной полосе препятствий.
Лежавший в повозке, похрапывающий, мужик, давно уже потерял всякий интерес в отслеживанию своего маршрута, и кобыла сама тащила его в удобном ей направлении.
Следом бежал долговязый мальчишка в лаптях на босу ногу.
- В Москву? – бросил в него свой вопрос Арийстрах Протапович.
- Ага! – бодро отозвался паренёк.
Изредка попадавшиеся по пути ветхие лачуги хватали солнечный свет маленькими оконцами, словно рыбы в прорубях зимний воздух.
По ночам на Луну выли голодные собаки, от чего у волков в местных лесах сжималось всё внутри, и они плотнее сбивались в стаи.
Высоко в сумерках через весь небосвод пролетела мерцающая звёздочка.
- Что это, дед Апанас? – спросил бежавший за телегой парнишка.
- Известное дело, спутник, - отозвался пожилой человек.
- А что такое спутник? – задал ещё один вопрос Мишанька.
- Известное дело, - буркнул старик и снова погрузился в сон.
К ночи подморозило, и колёса уже не проваливались в дорогу, а только подпрыгивали и стучали.