Кому из художников прошлого Вы бы доверили написать Ваш портрет?)

Минздрав предупреждает … о том, что присловье "на вкус и на цвет художников нет", скорее всего, не имеет ничего общего с действительностью. А потому заказ на портрет, пожалуй, мог бы получить любой из художников прошлого.

При этом кто-то решился бы попозировать именно Илье Ефимовичу, а кто-то – Исааку Израилевичу. Нашлись бы заказчики, разумеется, и у Марка Захаровича. Да и Казимир Северинович тоже бы в стороне не остался.

Только в последнем случае, знаете ли …. Как-то рискованно ….

Ну, да кто не рискует, тот портретов и не заказывает ….

Я вспоминаю …:

Здравствуйте. Меня зовут "Я вспоминаю …". Хотя в моем возрасте, наверное, впору уже было бы зваться "Я забываю …". И, если я не делаю этого, то лишь по единственной причине: я все еще кое-что помню.

Кстати, о портретах.

Был бы я помоложе, я бы портрет свой заказал у Бэзила Холлуорда. Повесил бы этот портрет у себя где-нибудь в гараже, да и постарался бы забыть о его существовании. Чтобы он там старел вместо меня, как положено.

Да однажды и полоснул бы ножом по тому портрету, если бы слишком уж припекло в жизни. В смысле какой-нибудь химиотерапии, или – хуже того – импотенции. Чтобы не лезть головой в петлю, не нырять вниз с балкона, или не резать себе вены.

Блин, кажется, я уже писал об этом в М-Ответах ….

Или я снова поехал бы в Ленинград. Добрался бы до того места на Невском проспекте, где квартируют так называемые "вольные" художники. И постарался бы там найти ту самую художницу, что много лет назад написала мне мой портрет.

Тот самый, который я подарил одной своей давней знакомой в городе трех революций. Который она повесила у себя в спальне. И который частенько занавешивала тряпицей при отходе ко сну. Чтобы я из рамы к ней не выпрыгивал.

Блин, кажется, я уже писал об этом в М-Ответах ….

Но, скорее всего, я бы заказал свой портрет Константину Алексеевичу Васильеву. Которого уже не раз поминал в тех же М-Ответах. Но все руки никак не доходили ….

Я вспоминаю ….

Много-много лет назад был я проездом в столице-матушке. Выкроив для себя пару дней, чтобы повидаться с друзьями, пройтись по своим памятным местам, заглянуть в институт, наведаться на ипподром – по старой памяти. Да на Ваганьковском кладбище побродить меж раритетных могилок.

Программу свою я тогда худо-бедно выполнил. И впереди у меня оставались лишь вечер, ночь и несколько утренних часов – до отхода поезда. И помню: бреду я по какой-то московской улочке, глазею по сторонам. Да взглядом и зацепился за доску объявлений. Со старыми театральными афишами.

А поверх тех афиш было приколото объявление. Размером с тетрадный листок и написанное едва ли не от руки. Мол, там-то и там-то сегодня в 8 вечера состоится открытие выставки картин художника Васильева. Как бы первая выставка в Москве, да и вообще едва ли не самая первая.

Мне это имя тогда почти ничего не говорило. Разве, что где-то когда-то в каком-то журнале я видел какую-то репродукцию. Оттого-то фамилия, видно, мне и запомнилась.

Я глянул на часы, прикинул маршрут, да и прибавил ходу. Благо, идти было совсем недалече. Где-то около восьми вечера я и достиг цели. Народу около входных дверей – ни души. Я – в двери. Не заперто. Но в фойе – тоже ни души, полумрак, и полная тишина.

Я, было, слегка засбоил, но тут из полумрака нарисовался какой-то дедок. И на мой вопрос: "Где тут такая-то выставка?", буркнул: Там, на четвертом этаже, вверх по лестнице. На лестнице, конечно, тоже – ни души, а на четвертом этаже – две двери, и обе заперты.

Я начал стучаться в каждую из них. И достучался. Из одной двери выглянул какой-то мужик и вопросил: Ваши приглашения? На что я нагло ответил, что у меня, дескать, устное приглашение. Мужик хмыкнул, посторонился, и я вошел в комнату.

Собственно, там было несколько комнат. По которым бродило два-три десятка человек. И в одной из которых возле стола сидела мама художника. Около нее толклось несколько человек, видно, причастных к организации выставки. Рядом играл оркестрик, одетый в русские косоворотки.

И я попал туда как раз к самому началу. Успел послушать рассказ Клавдии Парменовны о трагической судьбе своего сына и выступления каких-то людей, так или иначе причастных к его творчеству. Вперемешку с какими-то музыкальными номерами оркестрика.

Но все это воспринималось мною как бы только фоном. Потому, что я глаз не мог оторвать, от полотен, развешенных по стенам. Похоже, даже не скомпонованных в рамках какой-то одной общей идеи.

Я никогда – ни прежде, ни позже – не испытывал такого ошеломления от увиденного. Ни в Русском музее, ни в Эрмитаже, ни в Третьяковке. Это было что-то непостижимое. Незабываемое. Неповторимое. Фантастичное. Сказочное.

Правда, в одиннадцать вечера эта картинная феерия закончилась. И посетителей стали мягко выпроваживать к выходу. Почему-то едва ли не по одному и почему-то всех через черный ход. С выходом в скверик, где уже была тогда полная темень.

Вот Константину Алексеевичу Васильеву я бы и заказал свой портрет. За любые деньги. И низко бы ему еще за то поклонился.

Как гению ….

Я вспоминаю …:

Хотел на этом поставить точку, да ладно уж …. Скажу о том, что, пожалуй, и говорить бы сейчас не стоило.

Я ведь не один был тогда на той самой выставке. А вместе со своей давней приятельницей. Знакомой мне еще со студенчества. С которой у нас никогда ничего не было. В смысле близости. Ни поцелуев, ни всего прочего. А были просто хорошие дружеские отношения.

Но, когда мы спустились с нею в тот самый скверик по черному ходу, поцелуи вдруг сами собой как-то и случились. И продолжались потом у нее дома. Всю ночь, до утра. В конце концов перейдя в прощальные поцелуи. На перроне ….

Вот там-то я и спросил у своей приятельницы:

– Что вдруг случилось? Зачем? Почему? Ты будто голову потеряла ….

А она мне ответила:

– Это все – те картины …. Я и сейчас от них будто пьяная …. Я ведь не тебе, а тому художнику с тобой отдавалась …. Могла бы и вместо него …. На рельсы ….

Вот, оказывается, какие бывают художники …. И какие женщины ….

За ваше здоровье ….