Кто дал Фильке... грамоту...?(Ё!) )
Мы платим до 300 руб за каждую тысячу уникальных поисковых переходов на Ваш вопрос или ответ Подробнее
| ЛУЧШИЙ ОТВЕТ ИЗ 4 |
ФИЛЬКИНА ГРАМОТА
Мать Фильки померла два года назад, когда ему едва исполнилось шесть лет. Не сказать, что бы он особенно тосковал. В памяти остался кисловатый запах одежды, да страх перед длинными жёлтыми пальцами, которые могли пребольно ущипнуть или вырвать клок волос. Видел он её редко. Мать, взятая отцом из дворянской семьи, жила в комнате наверху, где дни напролёт сидела у оконца. Читала и курила папиросы в длинном мундштуке. Обед ей приносил половой, оставляя поднос на пороге. Иногда Филька ходил смотреть, как приоткрывается дверь и худая материнская рука забирает тарелку.
После её смерти, Филька унаследовал материнскую комнату, пропахшую табаком и лекарствами. А несколько месяцев назад наткнулся на тайник. Оказалось, что половицы под кроватью поднимаются и внизу, в уютном ложе из стружек, покоится дюжина пузатых бутылок с густым и сладким вином. Теперь, каждую ночь, помолившись и поцеловав отца, Филька наливал себе полкружки, не спеша выпивал и, вытягивался на постели. Голова начинала кружиться, кровать покачивалась, то плавно поднимаясь вверх, то опускаясь. Становилось легко, мысли путались и, вскоре, исчезали совсем.
Весь день Филька проводил в отцовском трактире. Разливал по кувшинам квас, чистил и точил ножи, таскал помои к выгребной яме. Мог легко заменять полового, принимая заказы и разнося тарелки с закусками. Научился бесшумно появляться за спиной посетителя, подобострастно выдыхая: «Чего изволите-с? Ушица сегодня на славу-с». Отец, правда, морщился, видя, как Филька летает меж столами с подвыпившими гостями.
— Не дело тебе в зале крутиться, — ворчал он. – Грамоте учиться пора, хватит бездельничать.
Однако в школу Фильку отдавать не спешил, считая, что от грамоты глаза портятся, да волосы вылезают.
Половой Афанасий обучал мальчонку, как подпоить гостя, плеснув в пиво водки, как незаметно выудить монетку из кармана и как разжалобить на чаевые. Филька отдавал деньги Афанасию, и тот привозил из города сверкающие стеклянные шарики, расписные глиняные свистки, оловянных солдатиков и прочие сокровища.
В этот день, половой влетел на кухню с ошалелыми глазами и, заикаясь от восторга, зашептал Фильке на ухо, — В зале господин заезжий. С мамзелью. Полон кошель ассигнаций. Вторую бутылку цимлянского заказали. Отнеси им, да сиротой прикинься. Пожа-а-алоби.
Афанасий хохотнул, растрепал мальчишке волосы и мазнул по лицу печной сажей.
Филька, перебросил полотенце через руку, скорчив разнесчастную рожу и, чуть приволакивая ногу, понёс бутылку гостям.
Мужчина в кремовом летнем костюме сидел напротив спутницы, закинув ногу на ногу, и над чем-то заразительно смеялся, время от времени протирая золотое пенсне.
— Уверяю вас, Лидочка, — говорил он мягким, приятным голосом, — Доставляет удовольствие только то, что не нужно.
— Прекратите. Антон Павлович, — махала на него дама белой кружевной перчаткой. — Вы литераторы, все, как один невозможные циники.
Филька, вздыхая и охая словно старик, водрузил бутылку на стол.
— Ещё чего изволите? – в голосе мальчонки звучала неподдельная скорбь.
— Ступай, пока, — небрежно махнул рукой мужчина.
Однако, на даму вздохи и грусть в глазах, кажется, произвели впечатление.
— Такой маленький и уже помогаешь родителям? – ласково спросила она.
— Сирота я, тётенька, — пустил слезу Филька. – Вот, прибился здесь на денёк. За плошечку щей, да хлеба краюху.
Мужчина молчал, раздражённо теребя бородку и досадливо поглядывая на сироту.
— А как тебя зовут, мальчик? – дама явно не хотела его отпускать.
— Ванька, — зачем-то соврал Филька. – Ванька Жуков. Я в город шёл, хотел грамоте учиться. Да, видать не дойти мне.
Он так увлёкся ролью неведомого сироты Ваньки, что слёзы потекли сами собой.
— И что же ты, совсем-совсем один? – голос женщины задрожал.
— Дедушка в деревне остался, — удивляясь самому себе, нёс Филька. – Константин Макарович.
— Далеко отсюда твоя деревня? – заинтересовался господин.
— Далеко, дяденька, — уже ревел мальчик.
— Нет, это решительно нельзя так оставлять, — вскочила со стула дама. – Антон Павлович, миленький, ну придумайте же что-нибудь. Помните, вы рассказывали, что ваш знакомый держит приют для таких бедняг.
— Миша Тауб? – задумался мужчина. – Что же, давайте навестим на днях, может быть и найдётся местечко.
— Никаких «на днях», — дама была настроена крайне решительно. – Едем немедленно. Что у тебя из багажа, Ванечка?
— Ась? — растерялся Филька. – Нету у меня ничего.
Он понял, что события начали развиваться не по плану и приготовился улепетнуть. Однако было поздно. Господин, расплачиваясь, бросил на стол ассигнацию, крепко ухватил мальчика под локоть и потащил к порогу. Следом, шурша юбками, поспешала дама. Около пролётки, до Фильки, наконец, дошло, что сейчас его повезут в приют.
— Тятя, — завизжал он по-поросячьи, — убивают! Тятя!
От неожиданности, мужчина разжал пальцы, и Филька свалился на дорогу.
Из сарая, держа в руках жестянку керосина и воронку, выбежал отец. Прищурился от дневного света, и, увидав сына, которого господин тащил в пролётку, заорал, — Пусти, убью!
— Гоните, Антон Павлович! — страшным голосом возопила дама, прыгая в повозку…
Через час, сидя на кухне и захлёбываясь слезами, Филька в сотый раз пересказывал усатому приставу, как чужой дяденька предлагал ему покататься.
— Грамоте, — всхлипывал он, — обещал научить.
— Увижу ещё раз, удавлю, — мотал головой, успевший напиться отец. Стоящий в углу половой Афанасий, сокрушённо покачивал головой.
Мать Фильки померла два года назад, когда ему едва исполнилось шесть лет. Не сказать, что бы он особенно тосковал. В памяти остался кисловатый запах одежды, да страх перед длинными жёлтыми пальцами, которые могли пребольно ущипнуть или вырвать клок волос. Видел он её редко. Мать, взятая отцом из дворянской семьи, жила в комнате наверху, где дни напролёт сидела у оконца. Читала и курила папиросы в длинном мундштуке. Обед ей приносил половой, оставляя поднос на пороге. Иногда Филька ходил смотреть, как приоткрывается дверь и худая материнская рука забирает тарелку.
После её смерти, Филька унаследовал материнскую комнату, пропахшую табаком и лекарствами. А несколько месяцев назад наткнулся на тайник. Оказалось, что половицы под кроватью поднимаются и внизу, в уютном ложе из стружек, покоится дюжина пузатых бутылок с густым и сладким вином. Теперь, каждую ночь, помолившись и поцеловав отца, Филька наливал себе полкружки, не спеша выпивал и, вытягивался на постели. Голова начинала кружиться, кровать покачивалась, то плавно поднимаясь вверх, то опускаясь. Становилось легко, мысли путались и, вскоре, исчезали совсем.
Весь день Филька проводил в отцовском трактире. Разливал по кувшинам квас, чистил и точил ножи, таскал помои к выгребной яме. Мог легко заменять полового, принимая заказы и разнося тарелки с закусками. Научился бесшумно появляться за спиной посетителя, подобострастно выдыхая: «Чего изволите-с? Ушица сегодня на славу-с». Отец, правда, морщился, видя, как Филька летает меж столами с подвыпившими гостями.
— Не дело тебе в зале крутиться, — ворчал он. – Грамоте учиться пора, хватит бездельничать.
Однако в школу Фильку отдавать не спешил, считая, что от грамоты глаза портятся, да волосы вылезают.
Половой Афанасий обучал мальчонку, как подпоить гостя, плеснув в пиво водки, как незаметно выудить монетку из кармана и как разжалобить на чаевые. Филька отдавал деньги Афанасию, и тот привозил из города сверкающие стеклянные шарики, расписные глиняные свистки, оловянных солдатиков и прочие сокровища.
В этот день, половой влетел на кухню с ошалелыми глазами и, заикаясь от восторга, зашептал Фильке на ухо, — В зале господин заезжий. С мамзелью. Полон кошель ассигнаций. Вторую бутылку цимлянского заказали. Отнеси им, да сиротой прикинься. Пожа-а-алоби.
Афанасий хохотнул, растрепал мальчишке волосы и мазнул по лицу печной сажей.
Филька, перебросил полотенце через руку, скорчив разнесчастную рожу и, чуть приволакивая ногу, понёс бутылку гостям.
Мужчина в кремовом летнем костюме сидел напротив спутницы, закинув ногу на ногу, и над чем-то заразительно смеялся, время от времени протирая золотое пенсне.
— Уверяю вас, Лидочка, — говорил он мягким, приятным голосом, — Доставляет удовольствие только то, что не нужно.
— Прекратите. Антон Павлович, — махала на него дама белой кружевной перчаткой. — Вы литераторы, все, как один невозможные циники.
Филька, вздыхая и охая словно старик, водрузил бутылку на стол.
— Ещё чего изволите? – в голосе мальчонки звучала неподдельная скорбь.
— Ступай, пока, — небрежно махнул рукой мужчина.
Однако, на даму вздохи и грусть в глазах, кажется, произвели впечатление.
— Такой маленький и уже помогаешь родителям? – ласково спросила она.
— Сирота я, тётенька, — пустил слезу Филька. – Вот, прибился здесь на денёк. За плошечку щей, да хлеба краюху.
Мужчина молчал, раздражённо теребя бородку и досадливо поглядывая на сироту.
— А как тебя зовут, мальчик? – дама явно не хотела его отпускать.
— Ванька, — зачем-то соврал Филька. – Ванька Жуков. Я в город шёл, хотел грамоте учиться. Да, видать не дойти мне.
Он так увлёкся ролью неведомого сироты Ваньки, что слёзы потекли сами собой.
— И что же ты, совсем-совсем один? – голос женщины задрожал.
— Дедушка в деревне остался, — удивляясь самому себе, нёс Филька. – Константин Макарович.
— Далеко отсюда твоя деревня? – заинтересовался господин.
— Далеко, дяденька, — уже ревел мальчик.
— Нет, это решительно нельзя так оставлять, — вскочила со стула дама. – Антон Павлович, миленький, ну придумайте же что-нибудь. Помните, вы рассказывали, что ваш знакомый держит приют для таких бедняг.
— Миша Тауб? – задумался мужчина. – Что же, давайте навестим на днях, может быть и найдётся местечко.
— Никаких «на днях», — дама была настроена крайне решительно. – Едем немедленно. Что у тебя из багажа, Ванечка?
— Ась? — растерялся Филька. – Нету у меня ничего.
Он понял, что события начали развиваться не по плану и приготовился улепетнуть. Однако было поздно. Господин, расплачиваясь, бросил на стол ассигнацию, крепко ухватил мальчика под локоть и потащил к порогу. Следом, шурша юбками, поспешала дама. Около пролётки, до Фильки, наконец, дошло, что сейчас его повезут в приют.
— Тятя, — завизжал он по-поросячьи, — убивают! Тятя!
От неожиданности, мужчина разжал пальцы, и Филька свалился на дорогу.
Из сарая, держа в руках жестянку керосина и воронку, выбежал отец. Прищурился от дневного света, и, увидав сына, которого господин тащил в пролётку, заорал, — Пусти, убью!
— Гоните, Антон Павлович! — страшным голосом возопила дама, прыгая в повозку…
Через час, сидя на кухне и захлёбываясь слезами, Филька в сотый раз пересказывал усатому приставу, как чужой дяденька предлагал ему покататься.
— Грамоте, — всхлипывал он, — обещал научить.
— Увижу ещё раз, удавлю, — мотал головой, успевший напиться отец. Стоящий в углу половой Афанасий, сокрушённо покачивал головой.
| ЕЩЕ ОТВЕТЫ |
| ПОХОЖИЕ ВОПРОСЫ |