Все таки, для чего люди создали государство?
Мы платим до 300 руб за каждую тысячу уникальных поисковых переходов на Ваш вопрос или ответ Подробнее
| ЛУЧШИЙ ОТВЕТ ИЗ 5 |
Государство неизбежно. Но какое?
Итак, можно принять за аксиому, что человеку не обойтись без государства, т. е. государство – это необходимое зло. Однако в таком случае возникает вопрос: какая форма правления в наибольшей степени соответствует человеческой природе?
Аристотель (384-322 до н. э. ), развивший политическую теорию своего учителя Платона, выделял три основных формы государственного устройства: монархию (единовластие), аристократию (власть лучших) и демократию (народовластие), т. е. , выражаясь лапидарно, власть одного, власть немногих и власть многих. При выработке своей политической теории он осуществил со своими учениками грандиозный проект изучения политического устройства 158 государств. На основе полученных результатов и исходя из сформулированного им основного общего правила, что государство должно служить общему благу и что ни одному гражданину не следует давать возможности чрезмерно увеличивать свою политическую силу сверх надлежащей меры, Аристотель пришел к выводу, что оптимальной формой государственного устройства следует считать сочетание аристократии и монархии, ибо в таком случае правители будут руководствоваться общим благом, в то время как демократия (понимавшаяся им как власть бедноты) будет править только в интересах низшего класса.
Древнегреческий историк Полибий (200-118 до н. э. ) считал, что оптимальное, наиболее устойчивое государственное устройство – смешанное, состоящее из элементов всех трех форм, выделенных Аритотелем: монархии, аристократии и демократии. Их выродившиеся формы – соответственно тирания, олигахия и охлократия – согласно Полибию образуют порочный цикл, который начинается с монархии, а заканчивается охлократией – властью черни. Только разделение властей обеспечивает устойчивость политической конструкции, считал Полибий. В качестве примера разумного государственного устройства он приводил Спарту.
Спартанская пирамида власти, выстроенная великим законодателем Ликургом, выглядела следующим образом. Государство возглавляют два наследственных царя, наделенных религиозными, военными и отчасти судебными полномочиями. Функции исполнительной и судебной власти делят с царями пять правителей-эфоров с годичным сроком полномочий, выбираемых всенародным голосованием (в котором, естественно, участвуют только полноправные граждане). Законодательная власть принадлежит Сенату в составе 28 человек в возрасте не моложе 60 лет, избирающихся пожизненно. Этот совет старейшин, куда входили также оба царя, обсуждает важнейшие политические вопросы и выносит свои решения на суд граждан, которые имеют право лишь принять или отвергнуть постановления Сената без каких-либо прений. Как видно, разрабатывая свою систему, Ликург думал в первую очередь о том, как столкнуть лбами честолюбивых политиков и нейтрализовать их амбиции.
Аналогичное государственное устройство приняли и римляне после ликвидации монархии и изгнания в 509 г. н. э. своего последнего царя Тарквиния Гордого. Они создали комбинированное государственное устройство – республику, сочетавшую все три типа власти. Два консула с годичным сроком полномочий олицетворяли монархическую власть, отвечая за безопасность и финансы республики. Сенат, представлявший аристократию – патрициев, отправлял административные функции в городе и нес ответственность за внешнюю политику. Интересы плебса представляли трибуны, противоборствовавшие и консулам, и Сенату. В конечном итоге ни один серьезный вопрос не решался без согласия народа, который утверждал все важные назначения всеобщим голосованием. А когда над Римом нависала угроза самому его существованию – «Отечество в опасности! », – все сословия, понимая, что в чрезвычайных обстоятельствах не до базара, выбирали диктатора с неограниченной властью, который, отразив угрозу, немедленно слагал с себя полномочия. Такая смешанная «конституция» (в значении государственного устройства) и обуславливала стойкость римского государства, считал Полибий.
И действительно, вся долгая история Римской республики, как свидетельствует римский историк Тит Ливий (59 до н. э. – 17 н. э. ), протекала в ожесточенной борьбе между патрициями, их ставленниками – консулами и защитниками интересов плебеев – трибунами, а на втором плане разворачивалось не менее ожесточенное противоборство консулов и междоусобица в трибунате. Именно благодаря таким столкновениям основных сил общества и создавалось устойчивое равновесие. И как это ни парадоксально на поверхностный взгляд, немалую роль в сохранении республики играло враждебное окружение и постоянные угрозы, со всех сторон нависавшие над Римом и державшие римлян в состоянии перманентной мобилизации. Тит Ливий особо отмечает, что стоило угрозам ослабнуть хотя бы на два-три года, как тут же начиналась стремительная деградация общества, и лишь очередная война выводила Рим из прорыва и спасала его от загнивания. (Легко предположить, что именно аналогичная ситуация служит одним из источников поразительной жизнеспособности Израиля).
Полибий и Тит Ливий, наряду с Локком и Монтескье, тоже ратовавшими за разделение властей, оказали большое влияние на творцов американской государственности, отлично знавших историю. Проникнувшись пониманием необходимости стравливать конкурирующие интересы, отцы-основатели выработали систему, получившую наименование «сдержек и противовесов». Джеймс Мэдисон выражал надежду, что заложенные в Конституцию и Билль о правах меры, предназначенные взаимно гасить противоборствующие амбиции, позволят создать общество, «разбитое на такое множество частей, интересов и классов граждан, что права отдельных людей или меньшинства будут ограждены от происков групп большинства». В таком случае, считал автор Конституции США, безопасность членов общества будет гарантирована «множественностью интересов» и «множественностью групп и фракций». Чтобы оградить новое американское государство от власти толпы – «прямой демократии», они создали республику – государственное устройство, при котором требования масс, по выражению Мэдисона, «фильтруются их представителями и агентами».
Но нет ничего вечного в подлунном мире. Как вода, просачиваясь в мельчайшие трещины, рано или поздно размывает плотину, так и присущая человеку неуемная жажда власти, сокрушая все препятствия, неизбежно подтачивает и разрушает любую политическую конструкцию. Даже самые совершенные государства рано или поздно деградируют, ветшают и оказываются на свалке истории. Спарта простояла 600 лет, Римская республика – почти 500.
Американское государство с его первой в истории письменной конституцией, воплотившей принципы, за которые на протяжении всей истории человечества ратовали лучшие умы, через несколько лет отпразднует всего лишь четвертьвековой юбилей, но уже выказывает явственные признаки упадка. Но, может быть, это все еще непреодоленные болезни роста, ибо наряду с болячками и хворями Америка демонстрирует и недюжинную жизненную силу? Удастся ли ей преодолеть свои недуги, или же она обречена в недалеком будущем разделить судьбу множества великих империй, подобно метеорам сверкнувшим на историческом небосклоне и бесследно канувшим в Лету? Знать это никому не дано, но уроки истории, увы, не настраивают на благодушный лад.
Что же все-таки главное в человеке – красивый экстерьер или вонючие потроха? Кто он – царь природы или «тварь дрожащая»? И зачем человек создает государство? Добровольный ли это акт или вынужденная уступка собственной природе, вызывающей у него глубокое недоверие?
Венец творенья или сосуд зла?
«Я царь – я раб, я червь – я Бог», – восклицал Гавриил Державин. «Человек – это звучит гордо! » – сюсюкал склонный к сусальной экзальтации Максим Горький. «Человек красивым, блестящим, нарядным бывает, но внутри у него – потроха, и они воняют», – писал в середине XIX века безвестный русский монах, чью мысль впоследствии подхватил Томас Манн. Так что же все-таки главное в человеке – красивый экстерьер или вонючие потроха? Кто он – царь природы или «тварь дрожащая»? И зачем человек создает государство? Добровольный ли это акт или вынужденная уступка собственной природе, вызывающей у него глубокое недоверие?
На это существуют две точки зрения: оптимистическая и крайне скептическая. Виднейшими адептами розовых очков, которые позволяют рассматривать человека, по выражению Протагора, как «мерило всех вещей», были французские просветители XVIII века. Они утверждали, что человек не знает пределов, что нет таких крепостей, который не мог бы взять просвещенный ум, и посему Богу нет места в жизни общества, пора сбросить его с пьедестала и водрузить на его место всемогущий Разум.
Итак, можно принять за аксиому, что человеку не обойтись без государства, т. е. государство – это необходимое зло. Однако в таком случае возникает вопрос: какая форма правления в наибольшей степени соответствует человеческой природе?
Аристотель (384-322 до н. э. ), развивший политическую теорию своего учителя Платона, выделял три основных формы государственного устройства: монархию (единовластие), аристократию (власть лучших) и демократию (народовластие), т. е. , выражаясь лапидарно, власть одного, власть немногих и власть многих. При выработке своей политической теории он осуществил со своими учениками грандиозный проект изучения политического устройства 158 государств. На основе полученных результатов и исходя из сформулированного им основного общего правила, что государство должно служить общему благу и что ни одному гражданину не следует давать возможности чрезмерно увеличивать свою политическую силу сверх надлежащей меры, Аристотель пришел к выводу, что оптимальной формой государственного устройства следует считать сочетание аристократии и монархии, ибо в таком случае правители будут руководствоваться общим благом, в то время как демократия (понимавшаяся им как власть бедноты) будет править только в интересах низшего класса.
Древнегреческий историк Полибий (200-118 до н. э. ) считал, что оптимальное, наиболее устойчивое государственное устройство – смешанное, состоящее из элементов всех трех форм, выделенных Аритотелем: монархии, аристократии и демократии. Их выродившиеся формы – соответственно тирания, олигахия и охлократия – согласно Полибию образуют порочный цикл, который начинается с монархии, а заканчивается охлократией – властью черни. Только разделение властей обеспечивает устойчивость политической конструкции, считал Полибий. В качестве примера разумного государственного устройства он приводил Спарту.
Спартанская пирамида власти, выстроенная великим законодателем Ликургом, выглядела следующим образом. Государство возглавляют два наследственных царя, наделенных религиозными, военными и отчасти судебными полномочиями. Функции исполнительной и судебной власти делят с царями пять правителей-эфоров с годичным сроком полномочий, выбираемых всенародным голосованием (в котором, естественно, участвуют только полноправные граждане). Законодательная власть принадлежит Сенату в составе 28 человек в возрасте не моложе 60 лет, избирающихся пожизненно. Этот совет старейшин, куда входили также оба царя, обсуждает важнейшие политические вопросы и выносит свои решения на суд граждан, которые имеют право лишь принять или отвергнуть постановления Сената без каких-либо прений. Как видно, разрабатывая свою систему, Ликург думал в первую очередь о том, как столкнуть лбами честолюбивых политиков и нейтрализовать их амбиции.
Аналогичное государственное устройство приняли и римляне после ликвидации монархии и изгнания в 509 г. н. э. своего последнего царя Тарквиния Гордого. Они создали комбинированное государственное устройство – республику, сочетавшую все три типа власти. Два консула с годичным сроком полномочий олицетворяли монархическую власть, отвечая за безопасность и финансы республики. Сенат, представлявший аристократию – патрициев, отправлял административные функции в городе и нес ответственность за внешнюю политику. Интересы плебса представляли трибуны, противоборствовавшие и консулам, и Сенату. В конечном итоге ни один серьезный вопрос не решался без согласия народа, который утверждал все важные назначения всеобщим голосованием. А когда над Римом нависала угроза самому его существованию – «Отечество в опасности! », – все сословия, понимая, что в чрезвычайных обстоятельствах не до базара, выбирали диктатора с неограниченной властью, который, отразив угрозу, немедленно слагал с себя полномочия. Такая смешанная «конституция» (в значении государственного устройства) и обуславливала стойкость римского государства, считал Полибий.
И действительно, вся долгая история Римской республики, как свидетельствует римский историк Тит Ливий (59 до н. э. – 17 н. э. ), протекала в ожесточенной борьбе между патрициями, их ставленниками – консулами и защитниками интересов плебеев – трибунами, а на втором плане разворачивалось не менее ожесточенное противоборство консулов и междоусобица в трибунате. Именно благодаря таким столкновениям основных сил общества и создавалось устойчивое равновесие. И как это ни парадоксально на поверхностный взгляд, немалую роль в сохранении республики играло враждебное окружение и постоянные угрозы, со всех сторон нависавшие над Римом и державшие римлян в состоянии перманентной мобилизации. Тит Ливий особо отмечает, что стоило угрозам ослабнуть хотя бы на два-три года, как тут же начиналась стремительная деградация общества, и лишь очередная война выводила Рим из прорыва и спасала его от загнивания. (Легко предположить, что именно аналогичная ситуация служит одним из источников поразительной жизнеспособности Израиля).
Полибий и Тит Ливий, наряду с Локком и Монтескье, тоже ратовавшими за разделение властей, оказали большое влияние на творцов американской государственности, отлично знавших историю. Проникнувшись пониманием необходимости стравливать конкурирующие интересы, отцы-основатели выработали систему, получившую наименование «сдержек и противовесов». Джеймс Мэдисон выражал надежду, что заложенные в Конституцию и Билль о правах меры, предназначенные взаимно гасить противоборствующие амбиции, позволят создать общество, «разбитое на такое множество частей, интересов и классов граждан, что права отдельных людей или меньшинства будут ограждены от происков групп большинства». В таком случае, считал автор Конституции США, безопасность членов общества будет гарантирована «множественностью интересов» и «множественностью групп и фракций». Чтобы оградить новое американское государство от власти толпы – «прямой демократии», они создали республику – государственное устройство, при котором требования масс, по выражению Мэдисона, «фильтруются их представителями и агентами».
Но нет ничего вечного в подлунном мире. Как вода, просачиваясь в мельчайшие трещины, рано или поздно размывает плотину, так и присущая человеку неуемная жажда власти, сокрушая все препятствия, неизбежно подтачивает и разрушает любую политическую конструкцию. Даже самые совершенные государства рано или поздно деградируют, ветшают и оказываются на свалке истории. Спарта простояла 600 лет, Римская республика – почти 500.
Американское государство с его первой в истории письменной конституцией, воплотившей принципы, за которые на протяжении всей истории человечества ратовали лучшие умы, через несколько лет отпразднует всего лишь четвертьвековой юбилей, но уже выказывает явственные признаки упадка. Но, может быть, это все еще непреодоленные болезни роста, ибо наряду с болячками и хворями Америка демонстрирует и недюжинную жизненную силу? Удастся ли ей преодолеть свои недуги, или же она обречена в недалеком будущем разделить судьбу множества великих империй, подобно метеорам сверкнувшим на историческом небосклоне и бесследно канувшим в Лету? Знать это никому не дано, но уроки истории, увы, не настраивают на благодушный лад.
Что же все-таки главное в человеке – красивый экстерьер или вонючие потроха? Кто он – царь природы или «тварь дрожащая»? И зачем человек создает государство? Добровольный ли это акт или вынужденная уступка собственной природе, вызывающей у него глубокое недоверие?
Венец творенья или сосуд зла?
«Я царь – я раб, я червь – я Бог», – восклицал Гавриил Державин. «Человек – это звучит гордо! » – сюсюкал склонный к сусальной экзальтации Максим Горький. «Человек красивым, блестящим, нарядным бывает, но внутри у него – потроха, и они воняют», – писал в середине XIX века безвестный русский монах, чью мысль впоследствии подхватил Томас Манн. Так что же все-таки главное в человеке – красивый экстерьер или вонючие потроха? Кто он – царь природы или «тварь дрожащая»? И зачем человек создает государство? Добровольный ли это акт или вынужденная уступка собственной природе, вызывающей у него глубокое недоверие?
На это существуют две точки зрения: оптимистическая и крайне скептическая. Виднейшими адептами розовых очков, которые позволяют рассматривать человека, по выражению Протагора, как «мерило всех вещей», были французские просветители XVIII века. Они утверждали, что человек не знает пределов, что нет таких крепостей, который не мог бы взять просвещенный ум, и посему Богу нет места в жизни общества, пора сбросить его с пьедестала и водрузить на его место всемогущий Разум.
| ЕЩЕ ОТВЕТЫ |
От чего у вас темнеет в глазах?
| ПОХОЖИЕ ВОПРОСЫ |